3. САМАЯ ЛУЧШАЯ КОМАНДА
Никогда не слышала, чтобы шпицев причисляли к норным собакам, но Бася – настоящая мышка-норушка или, лучше сказать, прирожденный спелеолог. Самое ее любимое дело – забраться под кровать, и не просто спрятаться, а отправиться в увлекательное путешествие по подкроватному лабиринту. Объясню, почему под кроватью лабиринт (многим это может показаться странным): там хранится множество вещей, которым другого места в маленькой моей квартирке не находится. Это, во-первых, большой кусок линолеума, которым вообще-то давно уже надо было застелить пол в кухне, но ремонт – это такая канитель, от одной мысли о которой я впадаю в депрессию; во-вторых, это пачки книг, в создании и издании которых я принимала деятельное, если не сказать, решающее участие, и которые складируются в моем доме в ожидании своего читателя. Периодически книги вывозятся, однако характерно, что общее их количество от этого не убывает (я подозреваю, что они попали в благоприятную среду и стали размножаться прямым делением – вот уже подумываю, не написать ли исследование об этом, останавливает только то, что после этого количество книг под кроватью, скорее всего, возрастет еще). Кроме того, под кровать попадают вещи, хранить которые на виду не хочется: напольные весы, проволочный остов от старой кошачьей корзины, который почему-то жалко выбрасывать, прослушиватель для микрокассет, которым я пользуюсь очень редко, и прочая и прочая. Словом, Басе есть, где поплутать, и каждый раз скребущийся звук ее продвижения слышится все дальше и дальше.
До недавнего времени вызвать ее из лабиринта ничего не стоило. Достаточно было только сказать волшебное слово «ко мне», как где-то в углу под сервантом, давно превращенным в книжный шкаф, пространство под которым смыкается с подкроватным лабиринтом, будучи отделено от остального мира несколькими коробками с какими-то очень важными бумагами (что в них, я уже не помню, но что-то такое, что решено было хранить вечно), – так вот, из этих недр слышалось шуршание, и очень быстро из-под зеленого одеяла, скрывающего подкроватные недра подобно траве на горах, изрытых пещерами, показывался черный нос и два любопытных черных глаза. «Что дают?»
Но с недавних пор все изменилось. Бася вошла в тот возраст, когда у всех детенышей, человеческих или звериных, возникает одна общая мысль: слушаться старших – это «отстой», удел недоумков, а вот игнорировать их слова – это «круто». Нет, на зов она, конечно, приходит, поскольку я, кажется, ни разу не обманула ее ожиданий, но не спешить она себе позволяет. А иной раз может и заснуть где-то там, в укромном закутке, и просто не услышать зова.
Видимо, на этот раз так и случилось. Я позвала раз, другой, третий – никто не отозвался. Я пошла в другую комнату, позвала там – и вновь нет ответа. Я стала ходить по квартире из конца в конец, повторяя: «Бася! Бася! Ко мне!» – но все было тихо. Я уже забеспокоилась: вдруг малышка где-то застряла и не может выбраться, а вдруг – страшно подумать! – вообще задохнулась в какой-нибудь узкой щели.
Во время этих моих блужданий по квартире за мной хвостиком ходила Даша. «Раз зовут Баську, значит, что-то дадут, и, наверное, вкусное. А можно дать это вкусное не ей, а мне? Ей-то все равно, она и так толстая, она и шарики грызет с удовольствием. Что на нее добро переводить! А у меня – вкус тонкий, и талия ему подстать». В конце концов до меня дошло, что надо сменить тактику поиска. «Даша! На кусочек!» – громко сказала я. Тут же из под кровати выскочила Бася и радостно бросилась ко мне: ведь если что-то предлагают только Даше, то это наверняка то, ради чего стоит поступиться принципами и на время забыть о собственной «крутизне».
4. МЫ ГУЛЯЕМ...
Есть ли на свете что-то, что сильнее оскорбляет самые чистые и заветные чувства любящего собаковладельца, чем… морда его обожаемой собаки, – когда та, отделенная от хозяина заранее просчитанным расстоянием, нагло грызет куриную кость или хребет от воблы? Кажется, ее поганая пасть открывается в два раза шире, а мерзкие челюсти смыкаются в два раза чаще, чем обычно, с единственной целью: показать, какое райское наслаждение испытывает их обладательница от удачно найденной снеди. А каким ехидным взглядом скотина при этом глядит! Так и слышится издевательское: «Хи-хи! Не догонишь! Не поймаешь! Ну-ка, отними!!!» В этот момент в душе любителя и защитника животных бушуют самые садистские страсти: так и хочется сокрушить эту омерзительную черепушку дубинкой или размозжить пулей, или вдарить по самой собачонке ногой, как по футбольному мячу, так, чтобы взлетела, а еще хорошо бы взять эту подлую тварь за хвост, раскрутить хорошенько и треснуть ею об дерево.
Но вот скотина догрызла то, что у нее было. Эйфория улеглась и до ее слуха наконец долетает зловеще звучащее хриплое: «Ко мне!!!» Опасливо поджав хвост, она подходит к хозяйке. Но челюсти больше не двигаются, пасть закрыта, взгляд умильный и виноватый. Буря садистских помышлений стихает, точнее, они выходят с последним стоном: «У-у-у, с-с-сволочь!» Но ведь подошла же! Подошла! Подошедшую собаку наказывать нельзя. Мир водворен.
Гуляя без собаки, не задумываешься, сколько всякой дряни таит самый идиллический уголок природы в сердце большого города. Например, наш скверик перед воротами Новодевичьего монастыря. Такое симпатичное место: круглая лужайка, в центре которой растут старые яблони, среднего возраста дубы, клены и липы, а по краям совсем молодые березки, рябинки и лиственницы. Аккуратная травка, кудрявая, кружевная кашка, крестообразные клумбочки с розовой и белой бегонией. Райский уголок. Спускаю собачонок. И начинается: «Что ты жрешь, мой пес паршивый?...» – почти что А.К. Толстой. «Даша, фу!!!» – рыжая уже ткнулась острой мордой в траву и извлекла большую трубчатую куриную кость. Голос у меня грозный (бас, оказывается, и почти как у соборного протодьякона), интонация зверская. Бросила. Беру кость, стараясь не думать, кто ее глодал вчера, затыкаю в развилку яблони. «Бася, нельзя!» У этой в зубах что-то потолще. «Фу!!! Убью!!!» – и карабин от рулетки летит в сторону светлого клубка шерсти. Бросила. Подбегаю, беру в руки то, что выпало из собачьей пасти. «Фф-фу-у!» - Это уже не команда. В руках у меня кусок селедки, пролежавшей здесь как минимум дня три. Для нее тоже находится дупло. Обтираю руку об траву. «Даша, ф-фу!!! Ща к-ка – шар-рахну об дерево!!!» – что-то жует, негодяйка. На этот раз собачонку удается схватить, я запускаю пальцы в ее склизкую пасть и уже откуда-то из глубины судорожно щелкающего горла извлекаю на свет кусок зачерствевшего черного хлеба. «Бася, ф-фу!!!» Что на этот раз? Засохший дождевой червяк. Тьфу!...
Однажды мы оказались вытеснены с нашей лужайки: вокруг нее черепашьим шагом прогуливалась рыжая остроносая дама с внушительным ротвейлером без поводка. За ними дурная слава: несколько лет назад собаки этой дамы, ротвейлер и стафф, сильно покусали ребенка (помню жуткие шлепки крови на снегу; мальчик чуть не остался без глаза – к счастью все обошлось). Ротвейлер – кобель, по идее моих девчонок тронуть не должен, но в любом случае вступать в контакт с его хозяйкой у меня нет ни малейшего желания. Поэтому мы отошли метров на тридцать в сторону, за живые изгороди из небольших кустарников и липовую аллею, в маленькую березовую рощицу. И там… было чисто. Ни куриных костей, ни селедочьих голов. Какое блаженство! На следующий день я уже сознательно направилась именно туда. Спустила собачонок. Расслабилась. Вдруг Дашка с подозрительной решительностью направилась к одной из лип, образующих аллею. Стала что-то нюхать. Ладно, пусть понюхает. Нет, что-то интерес подозрительно стойкий, к одному месту. Подхожу ближе. О, ужас! Вчера здесь стало плохо какому-то любителю колбасы и пива. Утешение одно: едва ли он является носителем собачьего энтерита или лептоспироза.
Да, все это ужасно. Так за чем же стало? Забрать собачонок на рулетку и не спускать никогда. – Пробовала. Так они, подлюки, и на рулетке исхитряются чем-то поживиться! Правда, «дичь» обычно бывает помельче: пожухлый кленовый листочек, опавший липовый цвет или окурок. Нет, мы, конечно, ходим и на рулетке – круг, два, три. Но все-таки это скучновато. Зато какое счастье смотреть, например, как Дашка, когда ее спускают с поводка, делает круг разминки. Она вдруг с места в карьер пускается бежать, описывает по траве большой круг, метров пятнадцать диаметром, потом меняет направление и бежит восьмерками – быстрыми, мелкими прыжками, словно строчит на машинке. Хвостишка цвета соломы развевается над зеленью, как флажок. Чувствуется, какое удовольствие получает она от того, как напрягается ее сухонькое, мускулистое тельце, как свистит в ее ушах ветер, как шуршит рассекаемая трава. Баська – та еще не доросла до этого искусства, с подружкой соперничать не может. Но и у нее есть свое развлечение: когда трава отрастет, по ней так здорово прыгать, ныряя в сочные заросли трехлистной кашки, как в снежные сугробы. Нет, право же, ради этого можно потерпеть и прилоги садистских помыслов, и извлекаемые из глубины собачьих горл куриные кости и рыбьи плавники!
